...ощущение прикосновения к шее.
Постепенно это ощущение расширяется, включая в себя осознание того, что именно прикоснулось, какой оно температуры и даже - что собирается сделать.
Все внутри Алисы сжалось в комок из колючих трясущихся щупалец. Ровно семнадцать секунд она стояла, затаив дыхание, а потом ощутила уже привычную боль рядом с пульсирующей жилкой... и страх прошел, осталось лишь чувство чего-то очень знакомого. Приевшегося.
Она боялась ласки от этого существа, а не боли.

Какого цвета небо на юге в три часа ночи?
Такое ощущение, что, если днем в небесный купол можно было провалиться, вопреки всем законам гравитации поднявшись с земли, - таким глубоким и затягивающим был ярко-синий цвет, - по ночам его срезают, как верхушку яйца, и он становится пустым и черным. Единственное, на что тогда можно смотреть из окна, - это на голубую с зеленью полоску ранней зари над волнами, на толстые черные линии балкона, пересекающие эту полоску, и на едва заметно более светлую часть неба, в которой через несколько часов взойдет солнце.
-Знаешь, чего я хочу?
-Нет, конечно. Откуда мне знать?
Алиса улыбнулась. Если можно улыбаться ярко, именно это она и сделала.
-Я хочу кинуться тебе на шею с разбега, будто мы не виделись тысячу лет. Кинуться и вдыхать твой запах как почти незнакомый.
-Кидайся, - он позволил себе улыбку, маленькую, как звезда между ладоней, - все равно роскоши долгой разлуки нам никогда себе не позволить... Верни улыбку. Я всегда говорю только то, что думаю...
-Это же погубит тебя. Когда-нибудь.
-Мне все равно, правда... Кидайся.

Пальцы исчезли с ее шеи. На их место вернулось что-то, похожее на длинные отточенные женские ногти, - острое, тонкое и очень холодное. Но это были не ногти.
И, несмотря на темноту вокруг и внутри, несмотря на кажущееся отчаяние и безысходность, Алиса, пока лезвие все сильнее вжималось в ее кожу, и под ним билась и билась жилка, внезапно представила себе: тихий теплый летний день... комната, полная желтого солнца и улыбающихся светлых теней... и бьется майский жук в окно...
и бьется жилка...
Тихий-тихий хруст, будто кто-то раздавил жука. По окну стекает темная капля. По лезвию стекает темная капля.

В светло-голубом весеннем небе качалась темная ветка.
Ветка принадлежала такой же темной березе. Точнее, уже не принадлежала. Она была обломана почти наполовину и висела под прямым углом, покачиваясь от завывавшего еще зимнего ветра.
В этом бело-голубом пейзаже ярко и не к месту была рыжая скамейка с сидевшим на ней черным человеком. А ребенок в красной шапке как-то странно вписывался в маленький мирок детской площадки.
Черный человек встал и подошел к мальчику, наклонился к нему, поправляя шапку, повернулся спиной к березе, хотел было уже выпрямиться, но поймал взгляд больших и не круглых по-детски голубых глаз.
Что-то приковало его в этом взгляде, возможно, то, что цвет, разрез и размер был точно таким же, как у матери ребенка, возможно, то, что в нем не было ничего похожего на его собственные глаза.
-Ну не мог я ее не убить! - закричал он вдруг и вздрогнул, когда с березы с карканьем снялась и улетела ворона. - Не мог! Ты понимаешь? Что ты смотришь так, будто я мог?
Ребенка не вспугнул этот крик. Он не возражал отцу, он просто ясно смотрел на него, и черному человеку сделалось жутко. Он хотел было отвести взгляд, но не сумел.
-Я не знаю даже, я ли твой отец... - прибавил тот как-то беспомощно.
Лучше бы он закончил этим "будто я мог".
В голубых глазах отражалась сломанная ветка, качаясь, и это странно завораживало...
Внезапно черный человек с ужасом увидел, что ветки в глазах больше нет, и обернулся.
Ветка больше не качалась, контрастируя с голубым небом. Ее сломал порыв ветра.

__________________
Моргните глазом и мир, который вы увидите, не существовал, когда вы закрывали его. Поэтому... единственно возможное состояние ума - удивление. Единственно возможное состояние сердца - восторг... Сейчас - есть идеальный момент. Будь счастлив этим.

- и какой он?
- он был... большой. добрый. в костюме из золотых слитков... с пятнами горчицы на рубашке (с)