Над землей мутантов и аллергий
Горькою полынью звезда в зените...
«Опустите веки мне», — просит Вий, —
«Веки опустите!» (Ю. Лукач)
— I —
— Здравствуйте. Можно вас на минуточку?
Мельник обернулся, — и словно бы в него кто-то мукой запустил.
Смерть попыталась улыбнуться, но, поскольку голый череп всегда улыбается, зловещести ей это не убавило.
— Извините, — скромно обронила она, опасаясь, что собеседник того и гляди бухнется в обморок.
— Ч-т-т-то, уж-ж-же?.. — как-то даже растерянно пролебезил он.
— Да нет, что вы, — поспешила успокоить его Смерть. — Я к Вам по другому вопросу.
— Э-э-э...
— Да вы не бойтесь. Это ненадолго. Я не сделаю вам ничего дурного.
На подгибающихся ногах мельник проследовал за своей неожиданной собеседницей в какой-то сарай с наглухо забитыми окнами. Только через дыру в потолке внутрь просачивался захудалый солнечный луч.
Стук двери заставил толстяка вздрогнуть, но он уже успел достаточно взять себя в руки, чтобы не пытаться бежать. «Если Смерть пришла за мной, так даже лучше: можно будет забыть о долгах и геморрое, тяжёлых пыльных мешках и бесконечном «т-х-х-х, ш-х-х, ш-х-х...» жерновов. Забыть — и подготовиться к заслуженному Раю»...
В том, что его ждёт именно Рай, мельник нисколько не сомневался: на протяжении всех своих сорока восьми лет он добросовестно посещал воскресные службы, один только раз пропустив по болезни, неоднократно разгонял ведьмачьи шабаши на отшибе деревни, честно трудился и в целом вёл вполне праведную жизнь. Чего же боле?..
— Добрый человек, понимаете ли... — подчёркнуто ласково заговорила Смерть. — Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет.
Костлявые пальцы сделали пригласительный жест. Мельник нерешительно опустился на соломенный тюк.
— Понимаете ли... — почти шёпотом повторила Смерть, и замолкла.
Пауза затянулась. Отчего-то его жуткая собеседница медлила переходить к делу. Густой столб золотых пылинок не позволял разглядеть её лицо.
— Так о чём вы хотели... поговорить? — не выдержал наконец мельник.
Сложив руки за спиной, Смерть взволнованно прошлась взад-вперёд и торопливо продолжила:
— ...Я ведь не всегда была такой, как сейчас. Задолго до того, как я отправила твоего прапрадеда к Люциферу...
Мельник невольно сглотнул.
— ...было время, когда лучшие из лучших сражались за одно только право прикоснуться к моей косе...
Мельник совсем сник.
— Я забавлялась тем, что дарила победителю прядь своих волос. Росли-то они у меня в то время ого-го как!
— Фух...
— Так вот... были среди них два благородных кавалера, которые не знали себе равных... Один из них добивался моей руки, другой... — смерть тяжело вздохнула, — другой владел моим сердцем...
Глаза мельника начали округляться. Неужели и ей, безжалостной и беспощадной, тоже знакомы женские слабости?..
— Первого звали Касьян... Вам он больше известен под другим именем...
Знакомых Касьянов у мельника и в самом деле не было.
— Немилостивый который? — выдал он, просто чтобы разрядить обстановку, попутно блеснув эрудицией. — «Касьян на что ни взглянет — всё вянет»...
— Да-да, это он и есть. Не красавец, мягко говоря. И характер как у беременной коровы... Совсем бедняге крышу снесло. Ох, и жалко мне его было... Теперь вот врата адские сторожит... следит, чтоб демоны да бесы всякие не вылазили...
— Так кто же второй тогда?.. — мельник даже боялся представить достойного противника этому чудовищу, уничтожающему целые деревни одним только взглядом.
— А второй — Самаэль.
— ...Самуил? — попытался поправить мельник.
— Самаэль, — выдохнула Смерть с нотками обожания и ненависти одновременно.
По спине мельника пробежали мурашки.
— Это что же, тот, который к Моисею явился?..
— За ним, — уточнила его собеседница, одобрительно кивнув, — как и за многими другими. Ох, и красавец был! А танцевал как! И руки такие чуткие, уверенные. Изысканнейших манер кавалер, с таким всякая себя принцессой почувствует...
— Так что же случилось? — мельник уже сгорал от нетерпения узнать, чем могла окончиться эта эпичная битва.
— Касьян и глаз не успел открыть, как по лбу ручкой косы получил. Совсем окосел, бедняга; говорят, хромает с тех пор. Сжалилась над ним, отрезала локон. Самаэлю всё остальное отдала. Без остатка...
На мгновение солнце скрылось за облаками, и перед мельником снова предстали пустые провалы глазниц с треугольником носа.
— Дура наивная... думала, на пятом небе жить будем... — прохрипела она севшим голосом, — а он меня по пяти кругам Ада волоком протащил, ещё и в кипящем масле искупав попутно. Посмотри, во что я превратилась!
С этими словами Смерть упала на колени и разревелась. Слёзы в три ручья текли по костяному лицу, появляясь непонятно откуда. Мельник не знал, что сказать. Он прикоснулся к плечу собеседницы, и с удивлением почувствовал под ладонью мягкую, вполне человеческую руку.
— Когда он сказал, что его могущество станет моим, как могла я знать, к чему это приведёт?.. Невыносимый, мерзкий, проклятый труд – отнимать чужие жизни ради сохранения собственного облика, ради каждой капельки любви! Он не задумываясь взвалил на мои плечи бремя, нести которое под силу лишь Ангелу или… — Смерть осеклась, испугавшись собственной мысли. — Как он мог так бессердечно использовать меня?..
Она исступлённо колотила мельника в грудь, давясь бессвязными причитаниями о насмешках бесов, суккубах-развратницах, о вероломном предательстве и неосторожных клятвах. Похоже, Самаэль имел целый гарем подобных «жён», — прекраснейших из прекрасных, наделённых могуществом и вечной жизнью, и вместе с тем — совершенно несчастных, — ведь им приходилось делать то, для чего не предназначены женские руки и сердца. Мельнику стало жаль её. По-человечески, по-отечески жаль. Окончательно выбившись из сил, Смерть свернулась калачиком у него в руках и затихла.
«Кажется, ночь будет долгой...» — констатировал про себя мельник, проводя рукой по невидимым волосам девушки. Почему-то он готов был поклясться, что они были золотыми.