Рожденным в СССР посвящается...

Пролог

Сегодня с подругой забирали из садика ее шестилетнюю дочь. Как обычно, ребенок начал засыпать нас множеством вопросов. Подруга, изрядно замотанная на работе отвечала односложно, тогда девчушка переключилась на меня: «Нянь, а ты была маленькой? А в садик ходила? А вас какао с пенкой заставляли пить? А у нас есть Никита, такой вредный, его все не любят, а у вас были вредные мальчишки, которые дрались? А мне бабушка ридикюль связала, ни у кого такого нет, и пусть теперь задавака Машка не хвастается лаковой сумочкой!» Я ей рассказала о своем детстве, о садике, о друзьях, о вредных мальчишках, о какао с пенкой. Викуська слушала, широко раскрыв глаза, и лишь изредка прерывала фразами: «Ого, у нас тоже так!» или «А нам так не делают», или «А это что такое?». И на каждое «что такое» приходилось объяснять подробно. Хотя непросто было объяснить малышке, как можно всем двором рисовать одними фломастерами или делить одну пластинку жвачки на пятерых, откусывая по малюсенькому кусочку, и как можно завидовать гольфам в сеточку, потому что на китайском рынке их «вот такие кучи» (в размах детских ручонок). А еще больше ее удивляло, зачем играть в настольные игры, когда есть компьютер. Каково же было удивление ребенка, когда она узнала, что у нас не было компьютеров, и даже сотовых телефонов, а настольные игры были гораздо интереснее компьютерных.
И как-то сама собой пришла идея описать один из дней того детства без компьютеров, мобильников, кукол Барби и китайских рынков. Того детства, самого счастливого и беззаботного, когда у тебя все самое лучшее: родители, друзья, садик, компот на обед, игрушки. Того, когда захватывает дух от того, что сейчас будет что-то интересное, когда разрешат делать то, что нельзя, когда думаешь о завтрашнем дне, как о продолжении сегодняшних приключений.
Уже не вспомнить отдельно взятый день, но общее впечатление о тех беззаботных временах складываются примерно в такую картинку:

Воспитатель и нянечка поднимали группу с обеденного сна, помогали одеться и заправить постель. Я накрыла голову одеялом, вставать неохота. Ведь так здорово лежать на кроватке, свернувшись калачиком, и подоткнув края одеяла по себя. Тогда я представляла себя не то зверем в норе, не то птицей в гнезде, и влезать и с теплой мягкой постели как-то не сильно хотелось. Но надо. Потому что на стульчике меня дожидается мое любимое голубое платье в горох и белые гольфы в сеточку. О, тогда такие гольфы были предметом зависти всех девчонок, и не только детсадовских, но и школьниц. Так же как и фломастеры или автоматические карандаши. Такие вещи были далеко не у всех. У нас на весь двор была одна упаковка фломастеров у Оли со второго этажа, рисовали по очереди, под бдительным наблюдением хозяйки этого чуда. А еще была коробка с 24 цветными карандашами. Не та обычная, где всего шесть цветов: красный, желтый, зеленый, синий, коричневый и черный, а большая, где несколько оттенков разных цветов, а еще розовый, лимонный, оранжевый и белый. До сих пор не понимаю, зачем тогда нужен был белый карандаш? Кто как, а я им рисовала на цветной бумаге контуры для аппликаций.
Я высунула голову из-под одеяла, вытянула ноги и резко спрыгнула с кроватки. Чем быстрее встанешь, тем меньше хочется потом вернуться обратно. Странно, а куда подевались мои тапочки, прозванные мною «римские»? (На подошве тапок были две буквы «Р» и «М», РМ – Рим – римские, глупо конечно, но уж почему-то это название к ним прицепила, хотя, что такое Рим, тогда и знать не знала, где-то слышала такое слово.) Один тапок стоял в проходе между кроватками, а второй должен был быть в районе кровати Васьки Гаврилишина, в начале сон часа я кинула им в Ваську в ответ на его кривляния. Васька – он противный, корчит рожи, обзывается, тянет девчонок за косы, кидается песком. Наши девчонки его на дух не переносили, и постоянно планировали отловить и побить, когда воспитатель отвернется. Но как-то у нас не получалось, а Васька частенько простаивал в углу, самое страшное наказание для детсадовца. Точно, тапочек лежал в аккурат под Васькиной кроваткой.
Оделись и на массовое умывание. Я набираю полные ладошки прохладной воды, подношу к лицу, усиленно тру, а потом отфыркиваюсь, как папа, потом еще раз. Как же весело. Только почему-то не все одногруппники еще умеют умываться сами, таких неумех умывают нянечки. Шесть лет, а все, как малышовая группа, таких в школу ни за что не возьмут. Затем все, как музыканты в оркестре, начинают вытираться, каждый своим полотенцем. Полотенца приносились мамами из дома, где каждая делала специальную метку для своего ребенка, чтобы тот не попутал с чужим. У меня в уголке была вышита желтая буква «А», первая буква моего имени.
После умывания, соблюдая режим (как же я ненавидела эти ужасные слова: режим, дисциплина, идем строем, они были какими-то взрослыми и непонятными, потому что, приходилось порой делать то, чего совсем не хотелось), мы отправились на полдник. Ммм, чудесный аромат! Сегодня явно хороший день, потому что на полдник у нас творожная запеканка и ягодный морс. Вкуснятина! Такое съедается до последней крошки, жалко, что добавки не дают, как на обеде. Только кто согласится на вторую порцию тушенной кислой капусты? Еда уничтожается за считанные минуты, теперь можно и погулять.
Мы с девчонками летим наперегонки к шкафчикам. У нас соревнование: кто быстрее оденется для прогулки. Шкафчики, как и полотенца, тоже со своими метками. На каждой дверце была наклеена картинка. Не помню уже, что было на моем шкафчике, знаю только одно – моя была самая красивая, потому я и выбрала тот шкаф. Скидываю тапки, запрыгиваю в розовые мыльницы, на голову шляпу с красной лентой. Мыльницы. Это вообще целая песня! Были такие башмачки с литой резины, ажурный узор и какой-то сложный рисунок на подошве, который нужно было обязательно всем продемонстрировать, оставив след на песке. Нечто похожее на смесь калош с современными балетками. Иметь мыльницы, значит быть модной. Тогда девушки и женщины готовы били часами стоять в очередях, дабы заполучить эту вожделенную пару, детские встречались еще реже. Нас в группе было лишь пять счастливых обладательниц резиновых башмачков, причем у троих они были, просто белыми. Да, я была большой модницей, родители наряжали меня, как куклу. Такая милая девчушка в рюшах и бантиках. Тогда невероятно сложно было одеваться не как все, но папе и маме это как-то удавалось. Многих вещей как у меня не было ни у кого не то, что в группе, да и во всем садике. Особенно для этого старалась бабушка, сама любившая наряды. Она приезжала в гости и чаще всего дарила какую-нибудь вещицу.
На площадке мы осаждаем песочницу. Пока нас не было, ночью приезжал большой грузовик и досыпал песка. Теперь у нас большая куча! Мы еще утром начали строить город с дорогами, тоннелями, башенками, а сейчас нужно достраивать, завтра уж поселим первых жителей – пупсиков, и по дорогам помчатся первые машинки. Песочница – это было мое самое любимое место на площадке. Еще я обожала большую горку, с нее так весело было съезжать паровозиком. Хотя, самая лучшая горка в поселке, была в парке. Это был не просто скат, а с двумя волнами, вот уж где захватывало дух! К тому же, горка в парке была самой высокой из всех горок. А еще у нас был маленький деревянный домик, в котором мы играли в дочки-матери, если успевали его занять раньше мальчишек. Мальчишки в нашем домике устраивали военный штаб, куда нас не пускали, да и вообще, не давали играть нам в войнушку. Но у меня был целый арсенал оружия, начиная от крошечных пистолетиков, до огромного автомата, поэтому в войнушку я играла во дворе, там мальчишки были сговорчивее.
В тот день мы еще не успели достроить город, как за мной пришел папа. Это был самый замечательный момент! Да, я любила садик, любила играть с друзьями, но кто, как не папа посадит к себе на шею, и можно ехать высоко-высоко, ведь папка у меня самый большой, или покружит как мама, сильно-сильно, чтоб юбка была «солнышком». И вообще, во дворе все мои друзья, и можно вынести все свои игрушки, самые любимые, а не те, что в садике, которыми можно играть по очереди. И еще, столько надо папе рассказать, ведь столько всего интересного было за день: и новый песок, и в кинотеатр мы ходили, и Ирка коленку разбила, но не плакала, вот ведь молодец какая, и снова Васька обзывался, а я в него тапком кинула, и занавески новые в группе повесили после сон часа, и была вкусная запеканка, и мы прорыли самый длинный тоннель, длиннее, чем средняя группа, потому что они еще маленькие. А потом все это надо рассказать и друзьям во дворе, а еще узнать, что у них было сегодня.
А дорога из садика шла через парк. И как обычно, мы с папой там немного задержались. Сначала катались с горки, той самой, с двумя волнами. Катались паровозиком, потом я одна на спине, вниз головой, а папа снизу меня ловил. Так катались мальчишки в садике, я одна боялась, а вот с папой ничуточки не страшно, папа самый сильный, уж он точно меня поймает, а потом папа съезжал, и я его тоже ловила, точнее, стояла внизу и ждала, когда он скатится, чтоб взять его за руки. С мамой мы тоже катались, только она не разрешала вниз головой, а с папой можно, вообще с папой можно было много чего делать, только чтобы мама не знала. И в горы мы с папой ходили, и он мне разрешал там поджигать спички (дома-то нельзя ни за что), и на пляж ездили, и можно было перепачкаться в грязи, как поросенок, и папу тоже вымазать, а потом со смехом, все это смывать в реке. Зато мама разрешала есть сырое тесто для торта, собирать пальцем с чашки и слизывать, но только не сильно много, чтобы потом живот не заболел.
Накатавшись всласть с горки, мы шли на карусель. У нас была такая большая карусель с креслами на цепях, на которых можно было раскачаться и поймать соседнее кресло, а потом отцепиться, и тогда начинаешь качаться еще сильнее. А когда мотор раскручивал карусель, то кресла уже не висели, а приподнимались под углом из-за действия центробежной силы. И вот мы рассаживались в разные кресла, болтали ногами, хохотали и неслись по кругу. Как же это было чудесно! Я лечу высоко над землей, над заборчиком, ограждающим карусель, который выше меня в два раза, а теплый летний ветер дует прямо в лицо, треплет бантики, развевает челку, а я просто щурюсь и пищу от восторга, а папа в кресле на другой стороне смеется и обещает догнать. Я еще сильнее болтаю ногами, словно бегу и пытаюсь, в свою очередь, догнать папу. Обычно одного сеанса нам мало, потому просим бабушку-билетершу запустить карусель еще раз, потом еще. А потом переходим на другую карусель, она поменьше, но там два кресла рядом, и можно ехать вместе с папой.
После каруселей идем на остановку, ведь пора домой. Обязательно подходим к автомату с газировкой, той самой с сиропом за 3 копейки. У меня в сумочке свой стаканчик с мордочкой поросенка. Стаканчик подарил на день рождения один мальчишка с нашего двора. Тогда дни рождения были очень веселыми, отмечали всем двором, приглашались все дети. Накрывали большой стол с тортами, пирожными, конфетами, печеньем, сладкими пирогами. Все это великолепие запивалось компотами, морсами, чаем. Друг другу дарили игрушки, книжки сладости. А потом взрослые включали проигрыватель с виниловыми пластинками, и мы танцевали до упада, а еще играли в разные игры, придумывали конкурсы, ставили самодельные спектакли. С дней рождений расходились со слезами, ведь так тяжело было расставаться, идти спать после такого веселья. Чтобы никому не было обидно, уходили все вместе.
Обычно я выпивала по два стакана газировки, не меньше, хотя второй уже через силу. Но разве можно отказаться? Пока автобус не подошел, мы шли к бабушкам и покупали вареную кукурузу. Такую большую, сочную. А в тот период как раз начали меняться молочные зубы, верхних резцов уже не было, а новые еще не выросли. Забавно было грызть кукурузный початок, он никак не желал поддаваться, приходилось откусывать клыками, а папка смеялся, приговаривая: «Тебе же говорили, нельзя с бабушкой спать, а то зубы выпадут?» Я сопела, но все же пыталась грызть. А зубы? Да что с ними-то будет? Мама сказала же, что новые вырастут, взрослые уже. Они и так уже чуть-чуть отрасли, я видала в зеркало.
До прихода автобуса как раз успевала съесть кукурузину, даже и без зубов. А в автобусе всегда садилась на свое любимое место – самое высокое, над колесом. И мы ехали, а я комментировала остановки, ведь дорогу уже знала наизусть.
Во дворе уже гуляли мои друзья и подруги. Стоило нам только зайти, как ребятня окружила нас: «А ты выйдешь? А у нас тут такое…. А ты еще не видела, что тут сделали?» Я захожу домой, быстро мою руки, переодеваюсь и лечу во двор, ведь там такое…


P. S. А утром в садике мы прыгали в песочнице по нашему недостроенному городку с криками: «Перестройка, перестройка! » Тогда это слово было у всех на устах, период перестройки был в разгаре. Что это такое, мы узнали гораздо позже, но тогда мы понимали это по-своему, что уж если что-то построили, то это нужно срочно перестроить, ведь эта перестройка кругом, и даже в песочнице.

Постскриптум прекрасен просто)
А сам рассказ добрый-добрый) Приятный просто так)

Очень понравилось