Реархивация

Он боится заблудиться. И пропасть навсегда. Между тех, которых прихватит ветер еще до того, когда у них появится последняя возможность попрощаться.

Он боится остановиться. И убежать навсегда. От тех, кто будет героически смотреть в глаза, но никогда... никогда не смогут отличить эти абсолютные синонимы - "любить" и "ненавидеть".

Он боится влюбиться. И остаться навсегда. У тех, украденные слова которых артиллерийным огнем вдруг захотят освободить свою жизнь за пыльными рамами окон.

И все, что у Него еще осталось, это - позволить. И предаться. Пусть облачная вата заглушит ритмический шаг последних прохожих. И пусть латерны у брошенных дорог просят оживить полнолуние. Только позволить. Пусть море во время отлива отступает так далеко, пока не останется пустыня. Только позволить. И предаться.

P.S. А что, если окажется, что Ты единственный, кто допускает ошибку? И, в конце концов, нам удастся убедить Тебя, что это только Твоя, а не моя или их жизнь, которая так похожа на так бездарно записанную пластинку без действительно прекрасных мелодий?

Между тех- это почти среди тут.
Очень хороши поймы и латерны - но их мало. Читать, птица, читать больше. Лексикон расширяется твой, зримо, объемно- но- медленно.
Последнее хорошо только кусками. в твоих устах *любить и ненавидеть*- слишком грубо. Ты тоньше, и выигрываешь, избегая самих слов, определяя из облаками и зигзагами нечлонораздельности.
А вот что-то про пропавшее поколение я уже читала... У Ремарха, конечно) Да и не только. Эта тема, извини, не взята.

... и даже тогда, когда почтальоны станут самым редким видом человека, а единственным спасением почтовых голубей станет небрежная запись в Красной Книге... Даже тогда, когда тут не станет ни одной наговорной души, которая смогла бы доставить эти листы бумаги, испачканные моими буквами, до заколоченных окон Твоего дома... даже тогда все еще будет стоить писать. Эти письма, которые для других наверно ничего не значат, но мне позволяют крикнуть чуть громче самого себя...

[Пятое письмо]

Слезится окно в тумане.

О том, что нам не суждено пережить. О времени, которое упорно отказывается вовлекаться в наш заговор и бросаться в противоположную сторону. И о тихих шагах по узким улочкам Старой Риги. О бесконечном Млечном Пути над Твоей головой. И о песочных пирогах, рассыпающихся на ветру.

Слезится окно в тумане.

О тех, которые в полуоткрытых окнах наблюдают за чужим звездопадом. О правах продавцов мечты не пропасть. И о тех бесчисленных Атлантидах, которая у каждого как будто своя, но кажется, что ни одна не Твоя...
Слезится окно в тумане...

[Седьмое письмо]

Она пройдет мимо Тебя. И не остановится. Как будто упрямясь слезами промытым пляжам в Твоих глазах. И оставленным для холодных ветров трущобам в Твоем сердце. Она сегодня ведет себя как незаземленный вундеркинд с правами шагнуть ближе к звездам. Пока Ты... Ты - подключенное к току земное притяжение, которое не отпускает свой последний шанс вернуться. Но наивных ведь не трогают. Ни человек, ни ток. И поэтому Она пройдет мимо Тебя. И будет изображать безразличие. И не спросит, как Ты любишь клубнику со сливками. И что Ты думаешь о небе. У нее нет прав и ей даже не хочется знать, грустишь ли Ты, когда видишь, как солнце ударяется о расплавленную поверхность моря поздними, осенними вечерами. И знаешь ли ты, как это, когда уходят самые близкие и нет даже малейшего шанса их вернуть. Она пройдет мимо тебя. Молча. Так исполняя себя и это мгновение, которые другие героически называют жизнью. И, если честно, Ты сам Ей как-то сказал, что мудрый всегда уходит на секунду раньше, прежде поняв, что он лишний...

P.S. "Самоубийства чаще всего проиcxодят весной. Когда мир влюбляется, то Твоя нехватка любви жалит Tебя сильнее всего." (с)

Может именно поэтому Ей так нравится осень. Ведь у осени с весной нет ничего общего...

спасибо
это местами проще и... летает перед глазами, что ли

Извините, конечно, я русский язык письменный плохо знаю, поэтому никогда никому на ошибки не указываю.
Но пересмотрите пожалуйста фразу написанную перед ПС
Может там хотели написать "прежде чем понял" , либо проще "поняв". Спасибо

Сообщение от Блаж

Извините, конечно, я русский язык письменный плохо знаю, поэтому никогда никому на ошибки не указываю.
Но пересмотрите пожалуйста фразу написанную перед ПС
Может там хотели написать "прежде чем понял" , либо проще "поняв". Спасибо

Спасибо, исправил

На столе бутылка с водой. Ты пьешь только негазированную. Несколько капель стекают на Твои губы, наделяя их ценностью бриллианта. В аудитории всего лишь одно окно, но солнце светит достаточно интенсивно, чтобы усилить Твою манеру утолять жажду легким эффектом призмы. Она недалеко. Ты легко улавливаешь Ее профиль, нарисованный Тобой так много раз. Она концентрируется на абстракциях высшей математики, которая достигает свое совершенство в формулах, небрежно начертанных на доске тяжелой рукой профессора. Ты ревнуешь к этой науке и нетерпеливо ждешь перерыв, умышленно не вытирая губы и зная, что Она им поддастся. Секунда, две, три... В Тебе бабочка, которая называет Ее имя. Профессор заканчивает монолог, студенты резко встают, начинают разговаривать, перекликаться, смеяться - возникает пучок резких звуков и движений. Вы оба идете рядом. Ты улыбаешься, Она замечает Твои губы и сжимает в кулаке свою бабочку. Молодая Гала и Сальвадор, коридор, которого не касается поток студентов и резкое освещение, взгляд, магнетизация губ...

Экспозиция минус один с половиной, диафрагма открыта до конца, поворот объектива - полный круг, фокус, кнопка. Вздох...

Фото: Буревестник
Модели: Он I, Она I



От жизни уставшие квартирки томно испаряют дымку ночного вдохновения. Еще на полузаснувшем внутреннем дворике эхом отзываются редкие шаги, создавая ритмичную основу пьесе взмахов голубиных крыльев.
Твои веки часто закрываются. Лимит сна этой ночью - три часа - улетучился вздохом, а Ты еще пытаешься сохранить под ними тепло. А зря...
Утро Тебя дразнит.
Между бровей из-за яркого солнца на лбу у тебя глубокая морщина. Губы - сухие. Взгляд упирается в мокрый асфальт. По дороге встречается лужа. Около одной Ты останавливаешься и начинаешь наслаждаться своим отражением - классический маневр Нарцисса. Твоя красота - первый проблеск сегодняшнего дня.

Вдох, поворот объектива - сорок пять градусов, фокус, кнопка, выдох...

Фото: Буревестник
Модели: Она II



Ты сидишь на подоконнике, путаясь в рефлексах ванильных облаков. Легкая исландская музыка рассыпается по комнате, в большой кружке остывает чай. Скоро придет Она. Ты ждешь. В последний раз, когда вы встречались на побережье, Ты делил ее на кусочки прибрежной травой и ее шарфом. Ты боишься того, что так идеально помнишь Ее карие глаза, боишься, что разговор с Ней снова разольет вдохновение по Твоему телу и духу, боишься только потому, что Он может тебе не простить эту слабость. Зазвонил телефон - Она пришла. За ней плывущей шалью тянется запах абсента. Ты предлагаешь кофе, она - сигареты. Разбирая на вкус дым, ваши взгляды набирают остроту. Она - Твоя муза, зеленый спектр света... Ее северная нежность почти незаметно раскрывает Твою настоящую натуру... Прикосновение, тепло бёдер, смертельная атака бабочек...

Фокус, кнопка, вспышка. Улыбка.

Фото: Буревестник
Модели: Он I, Она I

да, лучше.
а предыдущая - искренней 8( и больше нравилась какой-то наивностью.

С одним пальцем в бургере Казимир Кружевный смотрел на солнце через закоптелый осколок стекла. Сегодня должно было быть оно - солнечное затмение, о котором никто не знал, кроме самого Казимира, конечно. Автоматически из бургера вытянутый палец молниеносно направился в рот пенсионера как неизведанная комета в центр далекой галактики. Что ж поделаешь, если сажей незадетая сторона осколка зедерживала только УВ, но не ИК лучи, и ими же проткнутый глаз потихоньку начал слезиться и высыхать. После упорного часового взирания око покраснело и высохло, моргание века сопровождал звук, похожий на наждачку - жужжание и трение.

Но Казимир верил, что это случится - интуиция ведь подсказывает, что это произойдет сегодня. Его даже не смущал факт, что луна сменит солнце через час. Пока маленькие кровеносные сосудики в незащищенном глазе рыхливо возмущались, набухали, а самые психованные - разрывались, дед неуклонно смотрел на Солнце, спокойно моргая и здоровым, и уже почти фиолетовым, полуослепшим глазом.
В процессе просмотра пенсионер иногда вспоминал молодость, когда Солнце его часто посещало и меркло ради него на несколько минут, чтобы не обжечь подбородок Казимира. Он часто его почесывал, надеясь, что Солнце скукожится в Белого Карлика, станет маленьким, ручным и останется с ним до самого конца истребления Вселенной. Но Солнце лишь снова накаливалось, надувалось и уходило дальше омрачаться для других, многих других, один за другим, одна за другой.. Пока не становилось одним и внутри прохладным, пока в уголках глаз г-на Кружевного оно оставалось ярким и горящим...

Шли года, Солнце горело, Казимир ждал потемнение... и тогда это случилось. Солнце все реже обнималось со случайными наблюдателями и остановилось у Казимира навсегда. Он держал звезду крепко-крепко, заполучив желанное, повернул спину всему миру, лизал Солнце не сгорая, чтобы только остановиться у одной трещины, из который тянуло упрямым холодом. Он затянул язык и отряхнулся, уставившись в глаза желанной звезде, опустил руки и отвернулся. Немой и разочарованный. Глупый и обманутый.

Солнце снова загорелось и забралось на свою орбиту, дрейфуя к своим обнимателям и охладителям, пока Казимир продолжал смотреть и радоваться, зная, что Солнце это дефективно декоративное чучело, которое портится и не ремонтируется, но ведь надеятся разрешено, а представлять - это как спасительный круг, ведь что такое воображение? Свои мысли не несут разочарование. Свои мысли не иссякают. Их вытягивают наружу и проигрывают, когда на лице морщины как картофельные борозды, а сердце наполнено ошибками как ведро с сорняками. С помощью воображения Казимир указывает место чувству разочарования и редактирует память, как логопед со стеклянной палочкой опирает язык первоклассника.

И вот Солнце неуклюже снимает свой потресканный комбинензон, чтобы захрапеть так, как это положено старым, небесным обьектам, и засыпает, чтобы поваляться до одинадцати утра, пусть летом вставать надо в шесть.
Казимир вынул свой здоровый, стеклянный глаз и с оставшимся биологическим лег в старую раскладушку. Через несколько минут он ворчливо выполз из уже согретого одеяла с ромбиками и закапал что-то в глаз. Пенсионер посмотрел в зеркало и то ли сморщился, то ли заплакал.
За окном мир затягивался темнотой...

"И мне казалось, что снег тает во всех ладонях. В природе ведь устроено, что брекеты на зубах дарят самый сладкий поцелуй, а бомжи - как перелетные птицы," так хотя бы думала она , которую золотая молодежь называла Госпожой Феей (ГФ). Толкая вокруг свою личную тележку для продуктов, она собирала шишки сосен, елок и кедров местного района и перед укладыванием шишек в тележку она их согревала в руках... легко, мило улыбаясь. Потом отточенной дугой ГФ перемещалась в погреб своего блокдома, где ее коллекция шишек практически оккупировала всю подземную тепловую трассу, которую женщина считала своим минихрамом. Собранные шишки своим послеинсультным ртом она называла Внучатами. Большие и малые Внучата стояли заваленными рядами на гудящих трубах, которые легкой ржавой щелочью и закрытыми щелями терпели присутствие Внучат.

Внучата были ее жизнью, Внучата не перечили ее словам, тихо выслушивали гордую бравуру ГФ и, не возражая ей своими выдуманными глазами, преследовали взглядом каждый театральный жест жертвы инсульта. Да - ГФ тут доминирует, ГФ тут "ночлиник" (со здоровой головой было бы "начальник"). Внучат тыкали и перемещали, некоторых сжигали за "бунт", других выкидывали в канализацию. Ведь ГФ была жестоким "ночлиником" и свою команду поддерживала чистой - без Внучат со слабым позвоночником и Внучат-диссидентов, партизанов и сексуальных миноритетов. ГФ была ЗА интеллектуальную, сплоченную коммуну Внучат и старалась привлекать к свету свежих новобранцев. Особенно ГФ любила маленьких, невинных Внучат, разум которых был чист и не помят. Когда попечительница снова уходила в новое рыскание, Внучата сидели в своем минихраме и грустно всматривались друг в друга отчаянным, жалобным и выдуманным взглядом. Дрожа они прижимались к соседям ближе и ближе, взяв их за чешуйчатые ладони и горькой смолой выплакивали свои беды.

Каждая шишка из Внучат была уникальной, но все они думали об одном - Внучата хотели быть свободными. Без маленьких тиркизовых платочков и раскрашенных чешуёк. Внучата не хотели быть Внучатами, они хотели быть шишками, ведь - да - такими они ведь были на самом деле.

И в один прекрасный день, когда ГФ, вздыхая со своей экипировкой, искала в лесу новых Внучат, шишки скидывали по одной чешуйке в канализацию, на землю, на трубы, на бетон. Чтобы не чувствовать себя лишними, чтобы не чувствовать конец, чтобы был смысл. И, когда в голове ГФ лопнул очередной кровеносный сосуд и она на миг окаменела, шишки в погребе пустили первые корни и открыли глаза, чтобы улыбнуться и быть тем, кто они были - простые шишки.

Госпожа Фея неподвижно вглядывалась в мяту. Мох пробивался ей в рот, а к глазам присосались пиявки и клещи. ГФ больше не было. Нет, ее уже давно не было. Ведь кто это - человек с больной мыслью, если не яд. Если мысль умерла, то человека уже давно нет.